Черного ворона следует отнести к числу самых противоречивых символов. Для большинства народов Азии, Африки и Америки он служил солнечным знаком, символом мудрости, долголетия, проницательности и предвидения. В Древнем Риме ворон являлся воплощением надежды, а в Китае и Японии — эмблемой семейной любви. Что же касается народов средневековой Европы, то они расценивали черного ворона как самую зловещую птицу, аллегорию беды и зла, как мрачный символ войны и смерти.
В мифологии древних греков, иранцев и китайцев ворон предстает в роли посланца и вестника солнечных богов (Аполлона, Митры и др.) и символом самого солнца. Наиболее интересна в этом отношении солнечная эмблема китайской династии Шу, изображающая мифического ворона с тремя лапами. Трехногий ворон олицетворял три положения дневного светила: восход, зенит и закат солнца.
В мифологии некоторых племен Северной Америки ворон признается демиургом, богом-творцом всего сущего, поэтому канадские эскимосы почтительно именуют его Отцом народа. Тлинкиты, большое индейское племя на Аляске, считали мудрого ворона Йела родоначальником клана воронов, творцом людей и устроителем космоса. Индейцы навахо, поклоняясь вещей птице, называли ворона Черным богом. В многочисленных мифах индейцев подчеркивались такие качества ворона, как мудрость, хитрость, бесстрашие и воспитанность, а мифы африканцев прославляют его как верного помощника человека, проводника и вестника, чья проницательность позволяет избегать опасностей. Тем же символом проницательности ворон выглядит и в библейском мифе о Великом потопе: взлетев с Ноева ковчега, крылатый разведчик сумел разыскать спасительную сушу.
В Северной Европе ворон сделался грозным символом войны у яростных «королей моря» — викингов. Спутниками скандинавского бога Одина были два мудрых ворона: Хугин и Мунин. В средневековой Европе, где опустошительные набеги викингов ставили на одну доску с чумой, ворон стал визуальным олицетворением зла и знаком смерти. За вороном в Европе прочно закрепилась пугающая репутация вестника зла, отразившаяся во многих средневековых преданиях.
В христианской иконографии тем не менее образ ворона предстает в самом выгодном свете, что объясняется позитивным влиянием библейской мифологии. Согласно одному из мифов, ворон принес хлеб голодному пророку Илие во время его скитаний в пустыне. Впоследствии этот сюжет распространился и на других христианских святых: Антония, Бенедикта, Онуфрия и Павла Отшельника. Так непререкаемый авторитет Библии обелил черного ворона.
В изобразительном искусстве эпохи Ренессанса ворон оказался в числе атрибутов персонифицированной Надежды, поскольку в его карканье римлянам слышалось латинское слово «eras» («завтра»). Это доказывает, что древние римляне вглядывались в день грядущий с большим оптимизмом, в противном случае они сделали бы черного вещуна сотоварищем аллегорического Горя-Злосчастия.
В военном деле «воронами» римляне именовали абордажные мостики с крючьями на концах, крепившиеся на носах боевых кораблей. Во время морского сражения «ворона» перекидывали и зацепляли за борт вражеского судна, после чего по нему переходили римские солдаты.
В алхимии ворон символизировал черный цвет вещества, соответствовавший первому этапу Великого Делания (процесса изготовления мифического философского камня).
В геральдике ворон изображается только черным цветом. Эта эмблема была достаточно широко распространена в германской геральдике, но в русской использовалась крайне редко, да и то только в качестве «говорящей», т.е. лишенной символического значения. Примером тому может служить эмблема ворона в гербах российских дворян Вороновых и Ворониных.
Об отношении к ворону на Руси свидетельствует уже само его наименование («вор-он»). Нелестная репутация вора закрепилась за этой птицей и в крестьянской среде, и в обществе феодалов: первые ненавидели ее за то, что она расхищала посевы зерновых, а вторые — за то, что падкие на блестящие вещицы вороны иногда похищали у них ювелирные украшения, оставленные без присмотра.
В наше время копилка символов пополнилась еще выражением «белая ворона». Так называют человека, чем-то резко выделяющегося из всего окружения, и в этих словах явно сквозит не одобрение, а холодность и отчуждение.
